Трагедия Льва Толстого

Письма современников

 

Содержание:
Письмо святителя Феофана Затворника

Ответ св. прав. Иоанна Кронштадтского на обращение гр. Л. Н. Толстого к духовенству

Письмо митрополита Антония (Храповицкого). По поводу ответа Св. Синоду графа Л. Н. Толстого (1901)
Письмо митрополита Антония (Храповицкого) Софии Андреевне Толстой

M. A. Новосёлов. Открытое письмо графу Л. H. Толстому от бывшего его единомышленника

Письмо святителя Феофана Затворника

«Вы помянули, что многие переходят в иную веру, начитавшись сочинений Толстого. Диво! У этого Льва никакой веры нет. У него нет Бога, нет души, нет будущей жизни, а Господь Иисус Христос — простой человек. В его писаниях — хула на Бога, на Христа Господа, на Св. Церковь и её таинства. Он разрушитель царства истины, враг Божий, слуга сатанин… Этот бесов сын дерзнул написать новое евангелие, которое есть искажение евангелия истинного. И за это он есть проклятый апостольским проклятием. Апостол святый Павел написал: «кто новое евангелие будет проповедать, да будет проклят (анафема)»: (Гал.1:8). И чтобы все затвердили это добре, в другой раз это подтвердил (ст. 9). В евангелии богохульника сего цитаты похожи на наши, например: Ин. гл.1-я, ст.1-й, а самый текст другой. Посему он есть подделыватель бесчестнейший, лгун и обманщик. Если дойдет до вас какая-либо из его бредней, с отвращением отвергайте».

Ответ св. прав. Иоанна Кронштадтского на обращение гр. Л. Н. Толстого к духовенству

Русские люди!

Хочу я вам показать безбожную личность Льва Толстого по последнему его сочинению, изданному за границей, озаглавленному: "Обращение к духовенству", т.е. вообще к православному, католическому, протестантскому и англиканскому, что видно из самого начала его сочинения. Не удивляйтесь моему намерению: странно было бы, если бы я, прочитав это сочинение, не захотел сказать своего слова в защиту веры христианской, которую он так злобно, несправедливо поносит вместе с духовенством всех христианских вероисповеданий. В настоящее время необходимо сказать это слово и представить наглядно эту безбожную личность, потому что весьма многие не знают ужасного богохульства Толстого, а знают его лишь как талантливого писателя по прежним его сочинениям: "Война и мир", "Анна Каренина" и пр. Толстой извратил свою нравственную личность до уродливости, до омерзения. Я не преувеличиваю. У меня в руках это сочинение, и вот вкратце его содержание.

С привычною развязностью писателя, с крайним самообольщением и высоко поднятою головою Лев Толстой обращается к духовенству всех вероисповеданий и ставит его пред своим судейским трибуналом, представляя себя их судьею. Тут сейчас же узнаешь Толстого, как по когтям льва (ex ungut Leonern). Но в чем же он обличает пастырей христианских Церквей и за что осуждает? В том, что представители этих христианских исповеданий принимают как выражение точной христианской истины Никейский Символ веры, которого Толстой не признает и в который не верит, как несогласный с его безбожием.

Потом обличает пастырей в том, что предшественники их преподавали эту истину преимущественно насилием (наоборот, христиан всячески гнали и насиловали язычники и иудеи, откуда и явилось множество мучеников) и даже предписывали эту истину (канцелярский слог) и казнили тех, которые не принимали ее (никогда не бывало этого с православным духовенством). Далее Толстой в скобках пишет: миллионы и миллионы людей замучены, убиты, сожжены за то, что не хотели принять ее (попутно достается и православному духовенству). В словах Толстого очевидны явная клевета и совершенное незнание истории христианской Церкви.

Слушайте дальше фальшивое словоизвержение его: средство это (т.е. принуждение к принятию христианской веры пытками) с течением времени стало менее и менее употребляться и употребляется теперь из всех христианских стран (кажется!) в одной только России.

Поднялась же рука Толстого написать такую гнусную клевету на Россию, на ее правительство!.. Да если бы это была правда, тогда Лев Толстой давно бы был казнен или повешен за свое безбожие, за хулу на Бога, на Церковь, за свои злонамеренные писания, за соблазн десятков тысяч русского юношества, за десятки тысяч духоборов, им совращенных, обманутых, загубленных. Между тем Толстой живет барином в своей Ясной Поляне и гуляет на полной свободе.

Далее Толстой нападает на духовенство. Знаете ли за что? За то, что оно внушает церковное учение людям в том состоянии, в котором они не могут (будто бы) обсудить того, что им передается; тут он разумеет совершенство необразованных рабочих, не имеющих времени думать (а на что праздники и обстоятельные внебогослужебные изъяснительные беседы пастырей?), и, главное, детей, которые принимают без разбора и навсегда запечатлевают в своей памяти то, что им передается. Как будто дети не должны принимать на веру слово истины.

Слушайте, слушайте, православные, что заповедует духовенству всех стран русский Лев: он пресерьезно и самоуверенно утверждает, что необразованных, особенно рабочих и детей, не должно учить вере в Бога, в Церковь, в таинства, в воскресение, в будущую жизнь, не должно учить молиться, ибо все это, по Толстому, есть нелепость и потому, что они не могут обсудить того, что им преподается, как будто у них нет смысла и восприимчивости, между тем как Господь из уст младенцев и сущих совершает хвалу Своему величию и благости; утаивает от премудрых и разумных Свою премудрость и открывает ее младенцам (Мф. 11:25), и от гордеца Толстого утаил Свою премудрость и открыл ее простым неученым людям, каковы были апостолы и каковы и нынешние простые и неученые или малоученые люди, да не похвалится никакая плоть, никакой человек пред Богом (1 Кор. 1:29).

Толстой хочет обратить в дикарей и безбожников всех: и детей, и простой народ, ибо и сам сделался совершенным дикарем относительно веры и Церкви по своему невоспитанию с юности в вере и благочестии. Думаю, что если бы Толстому с юности настоящим образом вложено было в ум и в сердце христианское учение, которое внушается всем с самого раннего возраста, то из него не вышел бы такой дерзкий, отъявленный безбожник, подобный Иуде предателю. Невоспитанность Толстого с юности и его рассеянная, праздная с похождениями жизнь в лета юности, как это видно из собственного его описания своей жизни, были главной причиной его радикального безбожия; знакомство с западными безбожниками еще более помогло ему стать на этот страшный путь, а отлучение его от Церкви Святейшим Синодом озлобило его до крайней степени, оскорбив его графское писательское самолюбие, помрачив ему мирскую славу. Отсюда проистекла его беззастенчивая, наивная, злая клевета на все вообще духовенство и на веру христианскую, на Церковь, на все священное богодухновенное Писание.

Своими богохульными сочинениями Толстой хочет не менее, если еще не более, как апокалипсический дракон, отторгнуть третью часть звезд небесных, т.е. целую треть христиан, особенно интеллигентных людей и часть простого народа. О, если бы он верил слову Спасителя, Который говорит в Евангелии: Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской (Мф. 18:6).

* * *

Пойдем дальше в глубину толстовской мнимой мудрости. Горе, сказано в Писании, тем, которые мудры в самих себе и пред собою разумны. Толстой считает себя мудрее и правдивее всех, даже священных писателей, умудренных Духом Святым, Св.Писание признает за сказку и поносит духовенство всех исповеданий христианских за преподавание Священной истории Ветхого и Нового Завета, почитая за вымысел сказание о сотворении Богом мира и человека, о добре и зле, о Боге, высмеивает все священное бытописание и первый завет Божий человеку о соблюдении заповеди, исполнение которой должно было утвердить волю первочеловеков в послушании Творцу своему и навсегда увековечить их союз с Богом, блаженное состояние и бессмертие даже по телу; вообще извращает и высмеивает всю дальнейшую Священную историю, не принимая на веру ни одного сказания.

Так, например, он говорит, что Бог, покровительствуя Аврааму и его потомкам, совершает в пользу его и его потомства самые неестественные (!) дела, называемые чудесами (Толстой не верит в них), и самые страшные (!) жестокости (это Бог-то милостивый, человеколюбивый и долготерпеливый), так что вся история эта, за исключением наивных, иногда невинных, часто же безнравственных сказок (!), вся история эта, начиная с казней, посланных Моисеем (не им, а Богом праведным и долготерпеливым), и убийства Ангелом всех первенцев их, до огня, попалившего 250 заговорщиков, и провалившихся под землею Корея, Дафана и Авирона, и погибели в несколько минут 14000 человек, и до распиливаемых пилами врагов (выходит, что слышал звон, да не знает где он: известно, что царь Манассия, беззаконный царь Иудейский, велел перепилить надвое пророка Исаию за его пророчество) и казненных Илией (пророком), улетевшим (!) на небо (не улетевшим, а вознесенным как бы на небо Божиим повелением на колеснице огненной конями огненными), несогласных с ним жрецов и Елисея, проклявшего смеявшихся над ним мальчиков, разорванных и съеденных за это двумя медведицами, - вся история эта есть (по Толстому) ряд чудесных событий и страшных злодеяний (Толстой, отвергая личного Святаго и Праведнаго Бога, отвергает и Его правосудие), совершаемых еврейским народом его предводителями и Самим Богом (!).

Вот вам воочию безбожие и хула Толстого на праведного, многомилостивого и долготерпеливого Бога нашего! Но это только цветки, а ягодки впереди.

* * *

Слушайте дальше, что говорит Толстой о Новом Завете, т. е. Евангелии. Вы, упрекает он духовенство всех вероисповеданий, передаете детям и темным людям (только детям и темным людям, а не всем интеллигентным?) историю Нового Завета в таком толковании, при котором главное значение Нового Завета заключается не в нравственном учении, не в Нагорной проповеди, а в согласовании Евангелия с историей Ветхого Завета, в исполнении пророчеств и в чудесах (и то и другое и все содержание преподается; Толстой не знает, что говорит, или намеренно извращает истину); далее Толстой в насмешливом тоне говорит о явлении чудесной звезды по Рождестве Спасителя, о пении Ангелов, о разговоре с дьяволом (в которого не верит, хотя он его истый отец. ибо сказано: Вы отца вашего дьявола есте (Мф. 8:44), о претворении воды в вино, хождении Господа по водам, о чудесных исцелениях, воскрешении мертвых, о воскресении Самого Господа и вознесении Его на небо (иронически говорит "и улетании его на небо"). Наконец, Лев Толстой договорился до того, что священные книги Ветхого и Нового Завета не удостаивает даже и названия сказки, а называет их "самыми вредными книгами в христианском мире, ужасною книгою". При этом невольно восклицаем: о, как ты сам ужасен, Лев Толстой, порождение ехидны, отверзший уста свои на хуление богодуховного Писания Ветхого и Нового Завета, составляющего святыню и неоцененное сокровище всего христианского мира!

Да неужели ты думаешь, что кто-либо из людей с умом и совестью поверит твоим безумным словам, зная с юности, что книги Ветхого и Нового Завета имеют в самих себе печать боговдохновенности?

Да, мы утверждаем, что книги Ветхого и Нового Завета самая достоверная истина и первое необходимое основное знание для духовной жизни христианина, а потому с них и начинается обучение детей всякого звания и состояния и самих царских детей. Видно, только один Лев Толстой не с того начал, а оттого и дошел до такой дикости и хулы на Бога и Творца своего и воспитательницу его - Мать Церковь Божию.

* * *

Слушайте, что далее Толстой говорит о себе, конечно, а не о ком либо другом, потому что ни к кому не применимо то, что он разглагольствует. В живой организм нельзя вложить чуждое ему вещество без того, чтобы организм этот не пострадал от усилия освободиться от вложенного в него чуждого вещества и иногда не погибал бы в этих усилиях.

Несчастный Толстой: он едва не погибал в усилиях сделаться богоотступником и все-таки достиг погибели своей, сделавшись окончательно вероотступником! Слушайте далее нелепость его, чтобы убедиться, что Толстой в своей злобе на веру и Церковь клевещет на нее, подпадая влиянию сатаны. Вот его слова: "Какой страшный вред должны производить в уме человека те чуждые и современному знанию, и здравому смыслу, и нравственному чувству изложения учения по Ветхому и Новому Завету, внушаемые ему в то время, когда он не может обсудить" (на это есть вера, как доверие истине). На это отвечаю. Мы все с детства знаем историю Ветхого и Нового Завета и получили от изучения ее самое всеоживляющее, спасительное знание и высокое религиозное наслаждение. Толстой же по своему лукавству и увлечению безбожными немецкими и французскими писателями этого не мог испытать, ибо от дерзкого ума его Господь утаил Свою чистую премудрость.

Толстой подчиняет бесконечный разум Божий своему слепому и гордому уму и решительно не хочет верить, как в невозможное дело, в сотворение мира из ничего, во всемирный потоп, в ковчег Ноев, в Троицу, в грехопадение Адама (значит, и в нужду всеискупительной жертвы), в непорочное зачатие, в чудеса Христа, и утверждает, что для верующего во все сказанное требование разума уже необязательно и такой человек не может быть уверенным ни в какой истине.

"Если возможна Троица, - продолжает глумиться Толстой, - непорочное зачатие и искупление рода человеческого кровью Христа, то все возможно, и требования разума необязательны".

Слышите, христиане, как Толстой разум свой слепой ставит выше Бога и поелику он, Толстой, не может разуметь высочайшей тайны Божества - Троичности Лицами и единства по существу, то считает невозможным бытие самой Троицы и искупление падшего рода человеческого кровью Иисуса Христа. "Забейте клин, - говорит он, - между половицами закрома: сколько бы вы ни сыпали в такой закром зерна, оно не удержится. Точно так же и в голове, в которой вбит клин Троицы, или Бога, сделавшегося человеком и Своим страданием искупившего род человеческий и потом опять улетевшего (какое искажение Св. Писания!) на небо, не может уже удержаться никакое разумное, твердое жизнепонимание".

Отвечаю: Толстой точно вбил себе клин в голову - гордое неверие и оттого впал в совершенную бессмыслицу относительно веры и действительного жизнепонимания, извратив совершенно разум и его миросозерцание, и всю жизнь поставил вверх дном. Вообще Толстой твердо верит в непогрешность своего разума, а религиозные истины, открытые людям Самим Богом, называет бессмысленными и противоречивыми положениями, а те, которые приняли их умом и сердцем, будто бы люди больные (не болен ли сам Толстой, не принимающий их?)

* * *

Все сочинение Толстого "Обращение к духовенству" наполнено самою бесстыдною ложью, к какой способен человек, порвавший связь с правдою и истиной. Везде из ложных положений выводятся ложные посылки и самые нелепые заключения. Автор задался целью всех совратить с пути истины, всех отвести от веры в Бога и от Церкви, старается всех развратить и ввести в погибель; это очевидно из всего настоящего сочинения его.

На все отдельные мысли Толстого отвечать не стоит, так они явно нелепы, богохульны и нетерпимы для христианского чувства и слуха, так они противоречивы и бьют сами себя и окончательно убили душу самого Льва Толстого и сделали для него совершенно невозможным обращение к свету истины.

“Не отвещай безумному по безумию его, - говорит премудрый Соломон, - да не подобен ему будеши” (Притч. 26:4). И действительно, если отвечать Толстому по безумию его на все его бессмысленные хулы, то сам уподобишься ему и заразишься от него тлетворным смрадом. “Но отвещай безумному по безумию его, - продолжает Соломон, в другом смысле, - да не явится мудр у себе” (26:5). И я ответил безумному по безумию его, чтоб он не показался в глазах своих мудрым пред собою, но действительным безумцем.

Разве не безумие отвергать личного, всеблагого, премудрого, праведного, вечного, всемогущего Творца, единого по существу и троичного в Лицах, когда в самой душе человеческой, в ее едином существе находятся три равные силы: ум, сердце и воля по образу трех Лиц Божества?

Разве человечество не уважает в числах число три более всех чисел и чрез то по самой природе своей чтит Троицу, создавшую тварь?

Разве человечество не чувствует своего падения и крайней нужды в искуплении и Искупителе?

Разве Бог не есть Бог чудес и самое существование мира разве не есть величайшее чудо?

Разве человечество не верует в происхождение свое от одного праотца?

Разве оно не верует в потоп?

Разве не верит в ад, в воздаяние по делам, в блаженство праведных, хотя не все по откровению слова Божия?

Разве Толстому не жестоко идти против рожна?

Можно ли разглагольствовать с Толстым, отвергающим Альфу и Омегу - начало и конец?

Как говорить серьезно с человеком, который не верит, что А есть А, Б есть Б?

Не стоит отвечать безумному по безумию его.

Главная магистральная ошибка Льва Толстого заключается в том, что он, считая Нагорную проповедь Христа и слово Его о непротивлении злу, превратно им истолкованное, за исходную точку своего сочинения, вовсе не понял ни Нагорной проповеди, ни заповеди о непротивлении злу.

Первая заповедь в Нагорной проповеди есть заповедь о нищете духовной и нужде смирения и покаяния, которые суть основание христианской жизни, а Толстой возгордился, как сатана, и не признает нужды покаяния, и какими-то своими силами надеется достигнуть совершенства без Христа и благодати Его, без веры в искупительные Его страдания и смерть, а под непротивлением злу разумеет потворство всякому злу, по существу - непротивление греху или поблажку греху и страстям человеческим, и пролагает торную дорогу всякому беззаконию и таким образом делается величайшим пособником дьяволу, губящему род человеческий, и самым отъявленным противником Христу. Вместо того, чтобы скорбеть и сокрушаться о грехах своих и людских, Толстой мечтает о себе как о совершенном человеке или сверхчеловеке, как мечтал известный сумасшедший Ницше; между тем, что в людях высоко, то есть мерзость пред Богом.

Первым словом Спасителя грешным людям была заповедь о покаянии. Оттоле начат Иисус проповедати и глаголати: "Покайтеся, приближи бо се царство небесное", а Толстой говорит: "Не кайтесь, покаяние есть малодушие, нелепость, мы без покаяния, без Христа, своим разумом достигнем совершенства, да и достигли"; говорит: "Посмотрите на прогресс человеческого разума, человеческих познаний, литературы романической, исторической, философской; разных изобретений, фабричных изделий, железных дорог, телеграфов, телефонов, фонографов, граммофонов, аэростатов".

Для Толстого нет высшего духовного совершенства в смысле достижения христианских добродетелей - простоты, смирения, чистоты сердечной, целомудрия, молитвы, покаяния, веры, надежды, любви в христианском смысле; христианского подвига он не признает; над святостью и святыми смеется, сам себя он обожает, себе поклоняется, как кумиру, как сверхчеловеку. "Я, и никто кроме меня, - мечтает Толстой. - Вы все заблуждаетесь; я открыл истину и учу всех людей истине!" Евангелие, по Толстому, вымысел и сказка.

Ну, кто же, православные, кто такой Лев Толстой?

Это Лев рыкающий, ищущий кого поглотить. И скольких он поглотил чрез свои льстивые листки!

Берегитесь его.

(Источник текста: Духовная трагедия Льва Толстого. Изд. "Отчий дом", М., 1995)

Письма митрополита Антония (Храповицкого)

По поводу ответа Св. Синоду графа Л. Н. Толстого (1901)

Еще в апреле месяце пущенный графом в публику ответ его Синоду появился наконец, с небольшим и несущественным сокращением, в печати («Миссионерское обозрение», июнь, с. 806814). Возможно стало сказать теперь по поводу него несколько слов.

В своем ответе граф, в сущности, вполне подтверждает справедливость постановления о нем Синода, хотя и делает против него некоторые возражения. Возражения эти отлично разобраны в трех прекрасных статьях, напечатанных в «Миссионерском обозрении» вместе с ответом и принадлежащих: а) ректору здешней академии епископу Сергию, б) В. М. Скворцову и в) М. А. Н-ву.

В одном из этих своих возраженией граф Толстой с беззастенчивою смелостью называет лживым утверждение Синода, что в отношении к нему со стороны Церкви были делаемы попытки его вразумления, не увенчавшиеся, однако, успехом. В упомянутых статьях и еще в брошюре московского протоиерея И. Соловьева «Послание Св. Синода о графе Льве Толстом» в опровержение этого обвинения сделаны вполне верные указания. Я же в настоящей своей заметке хочу лишь дополнить эти указания свидетельством лица стороннего, к числу «церковников» в смысле толстовском совсем не принадлежащего. Разумею печатаемое ниже письмо ко мне графа Владимира Бобринского. Граф Бобринский мне совсем неизвестен и письмо свое написал ко мне под тяжелым впечатлением прочитанного им ответа Синоду графа Толстого. Недавно я испросил разрешения обнародовать это письмо. Свое согласие на это граф Бобринский выразил в своем втором ко мне письме в следующих словах:

«Если Вы, владыка, найдете нужным для пользы Церкви сослаться на мое письмо и даже опубликовать его, то я на это вполне согласен, так как это согласие есть долг мой пред правдой и перед Св. Церковью, которая особенно мне стала дорога по прочтении грубых и необстоятельных нападок Льва Николаевича» (письмо от 12 июня из Богородицка Тульск. губ.).

Во имя долга пред правдой и Церковью и я признал нужным обнародовать это письмо, чтобы подтвердить неправду графа Толстого. Вот текст этого письма:

«Высокопреосвященнейший владыка, милостивый архипастырь!

Вчера вечером я прочитал ходящий по рукам ответ гр. Л. Н. Толстого на послание Синода, и в первых строках меня болезненно поразило заявление Льва Николаевича о том, что Церковью не принималось никаких мер увещания по отношению к нему. Лев Николаевич даже называет лживым утверждение о сем Синода.

Ввиду этого резкого и серьезного, по существу дела, упрека я считаю долгом своим сообщить Вашему Высокопреосвященству то, что слышал от самого гр. Л. Н. Толстого по данному вопросу.

Около года тому назад я был у Льва Николаевича и, зная, что его несколько раз посетил в Ясной Поляне священник тульской тюрьмы, я между прочим спросил его, какое на него произвел впечатление этот священник. В ответ Лев Николаевич сказал мне, что тюремный священник, по-видимому, вполне хороший и искренно верующий человек и что он с удовольствием с ним беседует, но удовольствие это для него отравляется сознанием, что он присылается нашим архиереем для его увещания. Я решаюсь о сем сообщить Вам не из полемических целей, а ради правды. Если бы я умолчал, то совесть мучила бы меня и я постоянно чувствовал бы, что убоялся гения и всемирной славы великого писателя и не исполнил своего долга для восстановления истины.

У Вас, владыка, вероятно, имеется много веских доказательств по вопросу, которого я коснулся, но мне кажется, что приводимое мною свидетельство самого Льва Николаевича имеет в данном случае большое значение. Это обстоятельство извинит меня за непосредственное и непрошенное обращение мое к предстоятелю Русской Церкви.

Считаю долгом оговориться, что я позволил себе коснуться дела Л. Н. Толстого лишь ввиду счастливого исключения, в котором находится этот писатель в смысле отсутствия карательных мер со стороны властей.

Испрашивая себе святительского благословения, остаюсь Вашего Высокопреосвященства, милостивого архипастыря, покорный слуга

Граф Владимир Бобринский, Москва, 23 апреля 1901 г.».

Положительная часть ответа графа Толстого, изложение его веры, читается с чувством ужаса и глубокого к нему сожаления. Историю о Воплощении Христа, учение об Искуплении и признании Христа Богом граф Толстой считает «величайшим кощунством», значит, зачеркивает совсем христианство. Когда я прочитал все это, прочитав еще сделанное мне сообщение о его заявлении, что «если бы ему разрешили напечатать все его сочинения о религии, то от Православной Церкви в короткое время остались бы одни клочья», меня объял страх за этого несчастного человека. Пронеслась пред мыслию моею личность Юлиана Отступника, хотевшего стереть с лица земли учение Христа, Бога, развенчанного им в простого человека-галилеянина, вспомнились его конечная гибель и исторический позор, прозвучали слова пророчества Исаиина на царя вавилонского: «На небо взыду, выше звезд небесных поставлю престол мой, буду подобен Вышнему...» и это пророческое memento: «Ныне же во ад снидеши и во основания земли...» От безумного богохульства графа сердце мое болезненно сжалось. Ведь это богоборство и объявление войны Самому Христу, Сыну Бога Живого, Судии живых и мертвых!.. Всегда с недоумением читавшиеся мною доселе грозные слова апостола Павла: «Кто не любит Господа Иисуса Христа, анафема, маранафа» 5 (1 Кор. 16 : 22) — вдруг как-то прояснились для меня. Да, кто отрекся от Христа, тот не любит Его. Кто отрекается от Христа, от того и Христос отрекается (Мф. 10 : 10; Тим. 11 : 12). Отречение от Христа как Бога с утверждением, что признавать Его Божественное достоинство есть кощунство, равносильно, в сущности, произнесению на Него анафемы и есть в то же время как бы самоанафематствование, отлучение себя от Бога, лишение себя жизни Божией, Духа Божия. «Никто не может назвать Иисуса Господом, — говорит апостол, — как только Духом Святым, и никто, говорящий Духом Божиим, не произнесет анафемы на Иисуса» (1 Кор. 12 : 3).

Граф же Л. Н. Толстой такую анафему произнес. Не Духом Божиим, очевидно, говорит он.

Письмо митрополита Антония (Храповицкого) Софии Андреевне Толстой

Милостивая государыня, графиня София Андреевна!

Не то жестоко, что сделал Синод, объявив об отпадении от Церкви Вашего мужа, а жестоко то, что сам он с собой сделал, отрекшись от веры в Иисуса Христа, Сына Бога Живого, Искупителя и Спасителя нашего. На это-то отречение и следовало давно излиться Вашему горестному негодованию. И не от клочка, конечно, печатной бумаги гибнет муж Ваш, а от того, что отвратился от Источника жизни вечной.

Для христианина не мыслима жизнь без Христа, по словам Которого «верующий в Него имеет жизнь вечную, и переходит от смерти в жизнь, а неверующий не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нём» (Иоанн III, 1. 16.36У, 24), и поэтому об отрекающемся от Христа одно только и можно сказать, что он перешёл от жизни в смерть. В этом и состоит гибель вашего мужа, но в этой гибели повинен только он сам один, а не кто-либо другой.

Из верующих во Христа состоит Церковь, к которой вы себя считаете принадлежащей, и — для верующих, для членов своих Церковь эта благословляет именем Божиим все значительнейшие моменты человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских, но никогда не делает она этого и не может делать для неверующих, для язычников, для хулящих имя Божие, для отрекшихся от неё и не желающих получить от неё ни молитв, ни благословений, и вообще для всех тех, которые не суть члены её. И потому с точки зрения этой Церкви распоряжение Синода постижимо, понятно и ясно, как Божий день. И закон любви и всепрощения этим ничуть не нарушается. Любовь Божия бесконечна, но и Она прощает не всех и не за всё. Хула на Духа Святого не прощается ни в сей, ни в будущей жизни (Матф. XII, 32). Господь всегда ищет человека своею любовью, но человек иногда не хочет идти навстречу этой любви и бежит от Лица Божия, а потому и погибает. Христос молился на кресте за врагов Своих, но и Он в Своей первосвященнической молитве изрек горькое для любви Его слово, что погиб сын погибельный (Иоанн, XVII, 12). О вашем муже, пока жив он, нельзя ещё сказать, что он погиб, но совершенная правда сказана о нём, что он от Церкви отпал и не состоит её членом, пока не покается и не воссоединится с нею.

В своем послании, говоря об этом, Синод засвидетельствовал лишь существующий факт, и потому негодовать на него могут только те, которые не разумеют, что творят. Вы получаете выражения сочувствия от всего мира. Не удивляюсь сему, но думаю, что утешаться вам тут нечем. Есть слава человеческая и есть слава Божия. «Слава человеческая как цвет на траве: засохла, трава, и цвет её опал, но слово Господне пребывает вовек» (I Петра 1 , 24, 25).

Когда в прошлом году газеты разнесли весть о болезни графа, то для священнослужителей во всей силе встал вопрос: следует ли его, отпавшего от веры и Церкви, удостаивать христианского погребения и молитв? Последовали обращения к Синоду, и он в руководство священнослужителям секретно дал и мог дать только один ответ: не следует, если умрет, не восстановив своего общения с Церковию. Никому тут никакой угрозы нет, и иного ответа быть не могло. И я не думаю, чтобы нашёлся какой-нибудь, даже не порядочный, священник, который бы решился совершить над графом христианское погребение, а если бы и совершил, то такое погребение над неверующим было бы преступной профанацией священного обряда. Да и зачем творить насилие над мужем вашим? Ведь без сомнения, он сам не желает совершения над ним христианского погребения? Раз вы — живой человек — хотите считать себя членом Церкви, и она действительно есть союз живых разумных существ во имя Бога живого, то уж падает само собою ваше заявление, что Церковь для вас есть понятие отвлечённое. И напрасно вы упрекаете служителей Церкви в злобе и нарушении высшего закона любви, Христом заповеданной. В синодальном акте нарушения этого закона нет. Это, напротив, есть акт любви, акт призыва мужа вашего к возврату в Церковь и верующих к молитве о нём.

Пастырей Церкви поставляет Господь, а не сами они гордо, как вы говорите, признали себя во главе её. Носят они бриллиантовые митры и звезды, но это в их служении совсем не существенное. Оставались они пастырями, одеваясь и в рубище, гонимые и преследуемые, останутся таковыми и всегда, хотя бы и в рубище пришлось им опять одеться, как бы их ни хулили и какими бы презрительными словами ни обзывали.

В заключение прошу прощения, что не сразу вам ответил. Я ожидал, пока пройдёт первый острый порыв вашего огорчения.

Благослови вас Господь и храни, и графа — мужа вашего — помилуй!

Антоний, митрополит Санкт-Петербургский

1901 г. марта 16.

(Источник: Митрополитъ Антоний. Речи, слова и поучения. СПб.: Синодальная Типография, 1912)

M. A. Новосёлов

Открытое письмо графу Л. H. Толстому

от бывшего его единомышленника по поводу ответа на постановление Святейшего Синода (1901)

С того времени, как мы разошлись с Вами, Лев Николаевич, т. е. с тех пор, как я стал православным, а этому есть уже лет 8-9, я ни разу не разговаривал с Вами о том, что так важно для нас обоих. Иногда меня очень тянуло написать Вам, но краткое размышление приводило меня к сознанию, что делать этого не нужно, что из этого никакого толку не выйдет ни для Вас, ни для меня. Теперь я берусь за перо под впечатлением только что прочитанного мною Вашего ответа на постановление Синода от 20-22 февраля. Ничего нового для себя я не встретил в Вашем ответе, тем не менее почувствовалась потребность сказать Вам несколько слов по поводу этой свежей Вашей исповеди.

Мне, как бывшему Вашему единомышленнику, интересны главным образом те основные моменты христианского учения, на которых держится, с которыми связано наше теперешнее разногласие. На них я и хотел бы остановиться несколько подробнее, мимоходом лишь ответив на прочие (и даже не на все) пункты Вашего писания.

Другие, может быть, откликнутся на Ваше обвинение в неканоничности опубликованного синодального постановления... Я, со своей стороны, понимаю его как констатирование уже совершившегося факта Вашего отпадения от Церкви, о каковом отпадении Синод и объявляет чадам Церкви, чтобы предостеречь их относительно Вашего учения. Думаю, что оно имело в виду и Вас, надеясь вызвать Вас на серьезный пересмотр Ваших взглядов на христианство... Побуждало Синод к этому акту, нужно полагать, и желание открыто и во всеуслышание заявить об основных истинах веры христианской в то время, когда в обществе существует так много до противоположности несходных воззрений на сущность Христова учения.

Вы называете это постановление произвольным, потому что оно обвиняет Вас одного в том, в чем подлежат обвинению многие. Отчасти Вы правы, но только отчасти, потому что никто из той интеллигенции, на которую Вы указываете, не вступал в такую вражду с Церковью и ее учением, как Вы. Непризнавание чего-либо, даже отрицание, - это не то, что ожесточенная борьба, да еще неразборчивая в средствах. В объяснение и оправдание последнего замечания приведу Вам слова человека, в терпимости и высокой порядочности которого Вы едва ли осмелитесь сомневаться. Когда я зимою 1900 года спросил покойного Владимира Сергеевича Соловьева, почему он, умышленно избегавший раньше полемики с Вами, выступил так энергично против Вас в своих "Трех разговорах под пальмами", он отвечал: "Меня возмутили кощунства "Воскресения"".

Добавлю еще, что истинно верующие люди едва ли могут иметь что-либо против отлучения от Церкви и всех тех, кто заявил бы себя солидарным с Вами. По моему убеждению, удерживать их формально в Церкви, когда они реально находятся вне ее, - нецелесообразно и недостойно православия.

Вы называете постановление неосновательным, так как людей единомысленных с Вами всего какая-нибудь сотня, т. е. вовсе не так много, как утверждает постановление. Не стоит ли это Ваше заявление в противоречии с предыдущим замечанием, что почти все образованные люди разделяют с Вами то безверие, в котором обвиняет Вас Синод? Вы скажете, может быть, что эти интеллигенты солидарны с Вами только в Вашем отрицании церковного учения? Но ведь это-то отрицание главным образом и имеет в виду Синод, а не те положительные стороны Вашей философии, в которой Вы насчитываете так мало единомышленников.

О "явной неправде" постановления ничего не смею сказать и оставляю этот вопрос на совести Вашей и тех, кто, по Вашим словам, допустил эту неправду.

Что касается клеветы, которую Вы усматриваете в постановлении, то я ее ни в чем не вижу, ибо не вижу "заведомо несправедливых утверждений касательно Вас, клонящихся к Вашему вреду".

Не могу согласиться с Вами и в том, что оно есть подстрекательство к дурным чувствам и поступкам.

В доказательство последнего Вашего положения Вы приводите выдержки из нескольких писем, полученных Вами после отлучения. Я согласен с Вами, что письма эти нехороши, что они слишком отзывают тем Илииным духом, который не одобрил Спаситель в сынах Зеведеевых, выразивших желание свести огонь с неба на оскорбивших Учителя самарян: "Не знаете, какого вы духа", - сказал ученикам Христос.

Не знают Христова духа и авторы этих писем. Но при чем тут постановление Синода? Вы с большей основательностью могли бы упрекнуть приходских пастырей в нерадении к духовному устроению словесных овец, обнаруживающих волчьи зубы. Вы скажете, может быть: "Синод должен был предвидеть это".

Пусть так, но нельзя было этого предупредить. "Не публиковать постановления", - возразите Вы. Но ведь в таком случае придется совсем сложить руки, так как почти всякое постановление может быть нелепо понято и дурно принято невежеством и нерассудительностью. Лучшим подтверждением этого служит Ваше учение: припомните, какой вид оно принимало, проходя чрез разнокалиберные головы и сердца последователей Ваших?! Вам это известно, конечно, лучше, чем мне, а и мне хорошо известно...

Чтобы не тревожить теней прошлого, укажу Вам на Вашу недавнюю сравнительно вещицу с невинным и даже христианским заглавием "Не убий", которая некоторыми лицами была понята совсем не так, как Вы, надо думать, желали, судя по заглавию, - и правду сказать, Лев Николаевич, не без основания на этот раз, ибо только слова говорили "не убий", а дух брошюры питал то чувство, которое Иоанн Богослов называет человекоубийственным.

Далее Вы признаетесь, что Вы отреклись от Православной Церкви, но не потому, что восстали на Господа, а, напротив, только потому, что всеми силами души желали служить Ему.

Не знаю, умышленно ли Вы опустили слова "и на Христа Его", упомянутые в синодальном постановлении и однажды приведенные Вами... Их нельзя опускать. Церковь Православная (и не только Православная) теснейшим образом связана с Христом. И для всякого мало-мальски мыслящего (равно как и для не мыслящего, а одной детской верою ходящего) православного отречение от Церкви есть и отречение от Христа (и восстание на Отца Его), ибо Христос есть Глава Церкви, Церковь же Тело Его. На сего-то Христа Вы, действительно, восстали, что и сами признаете спустя несколько строк. Служить же Вы хотите не Ему и не Тому Отцу Его (Господу), Которого знает и признает вселенское христианство, а какому-то неведомому безличному началу, столь чуждому душе человеческой, что она не может прибегать к нему ни в скорбные, ни в радостные минуты бытия своего.

Не буду касаться Ваших замечаний о том, как Вы исследовали учение Церкви, а равно и достоинств Ваших богословских трудов. Об этом довольно писалось за последние 10-15 лет. Позволю, впрочем, себе сказать несколько слов. Можно пожалеть, что Вам пришлось знакомиться с христианским богословием по руководству митр. Макария [1]. Может быть, приобщение на первых порах к более жизненной и животворящей мысли богословов-подвижников раскрыло бы Вам глубочайшую связь между христианским вероучением и нравственностью, а главное, ввело бы Вас в сферу внутреннего духовного опыта, при котором только и можно непоколебимо верить в догмат и сознательно его исповедовать.

Далее Вы говорите о церковных обрядах, о некоторых догматических верованиях и таинствах. Все это Вам представляется ложью, кощунством, колдовством, обманом. Не входя в подробности, которыми, повторяю, достаточно занималась духовная литература последних лет, разбирая Ваши произведения, я остановлюсь на некоторых общих соображениях.

В одной из глав Вашей критики догматического богословия Вы, говоря о Церкви, выражаетесь приблизительно так: "При слове "Церковь" я ничего другого не могу представить, как несколько тысяч длинноволосых невежественных людей, которые находятся в рабской зависимости от нескольких десятков таких же длинноволосых людей..." Я не опровергаю этого больше чем наивного определения Церкви, ибо знаю, что опровержение бесполезно, так как определение это вытекло не из логики, а из непосредственного восприятия Вами фактов текущей церковной деятельности. Пусть будет по-Вашему, пусть понятие о Церкви сводится к понятию о духовенстве, и пусть все это духовенство будет сплошь невежественно и корыстно, пусть оно из самых низменных мотивов поддерживает церковное учение... Пусть будет по-Вашему, но ведь должны же Вы были задуматься над вопросом: когда возникло это учение?

Ведь не нынешними же, по Вашему предвзятому представлению, "невеждами и корыстолюбцами" установлены таинства, даны догматические определения, введены богослужебные обряды... Ведь о важнейшем таинстве, вызывающем самые яростные нападки с Вашей стороны, мы узнаем еще в Новом Завете. Обращаю Ваше внимание на слова апостола Павла (Послание к Коринфянам), который, очевидно, понимал слова Спасителя о Теле и Крови так, как понимаем мы, православные. Что он придавал таинственное (в нашем православном смысле) значение священной трапезе, это видно из того, что в зависимость от недостойного вкушения оной ставил болезни и даже смерть верующих.

Не в Евангелии ли Христос исповедуется Богом?

Не в посланиях ли апостольских искупление является краеугольным камнем учения?

Не ближайшие ли ученики Спасителя (и сам апостол любви) посещают Иерусалимский храм для молитвы?

Не в первые ли века (II и III вв.) развивается богослужебный чин христианский?

Не поддерживают ли все это и не полагают ли жизнь свою за то, что Вы обругиваете как ложь, колдовство и обман, ученики Христовы и ученики Его учеников?

Лев Николаевич! Вы говорите, что любите истину больше всего на свете. Докажите же это на деле: отрешитесь на самое короткое время от Вашего обычного отношения к сущим церковникам и, забыв их, перенеситесь мысленно в первые века христианства.

Неужели Вы дерзнете упрекнуть в невежестве, сребролюбии, недобросовестности те сотни, тысячи христианских подвижников, из которых одни вызывали восторг и удивление своими добродетелями даже во враждебно настроенных к христианству язычниках, другие проявили глубочайшую мудрость в своих философских и богословских трудах? Вспомните Поликарпа, Иустина Философа, Антония и Макария Великих, Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова, блаж. Августина, Оригена Адамантового... [2] Чем объясняете Вы в них и в тысячах им подобных самоотверженных служителей истины - эту верность церковному учению, и именно той его стороне, которую Вы хотите назвать даже не заблуждением, а непременно ложью и обманом? Любовь к истине, которую Вы, не колеблясь, признаете в себе, требует, чтобы Вы подыскали другое объяснение для возникновения тех верований, которые Вы клеймите позорным именем колдовства, лжи и бессмыслицы...

Несколько лет тому назад, в первый период своего обращения к Церкви, я прочитал в "Вестнике Европы" прекрасные статьи проф. Герье о Екатерине Сиенской [3]. Статьи эти драгоценны тем, что в них мы находим беспристрастное и в то же время глубоко продуманное изложение фактов внешней и внутренней жизни названных католических святых, фактов, тщательно проверенных и пропущенных чрез горнило строгой исторической критики. В обоих житиях (да позволено будет назвать так эти чудные монографии!), особенно в житии Екатерины (которую, кстати сказать, св. Димитрий Ростовский [4] именует блаженною в церковном значении этого слова), - с удивительной яркостью выступают личные отношения души человеческой ко Христу. Все изумительные явления нравственной жизни Екатерины, поражавшие своей необычайностью и покорявшие своей силой даже людей, к ней враждебно настроенных, оказываются теснейшим образом связанными с личным ее отношением к Живому Христу Господу. Зависимость эта сказывается так ярко, так непререкаемо, что некоторые не верующие, но не ожесточенные против Церкви люди в недоумении потупляли очи при чтении этого произведения ученого автора и - задумывались.

Так вот, когда я по прочтении названных статей попал в один московский кружок молодежи, состоящий из лиц, Вам (а раньше и мне) очень близких, и заговорил с недавними своими единомышленниками о центральном пункте христианства - Самом Богочеловеке и о необходимости для христианина живого, ощущаемого общения с Ним, причем сослался (по малости собственного духовного опыта) на житие Екатерины, то встретил решительный и единодушный отпор: для слушателей казалось нелепостью общение с "мертвецом, давно сгнившим". Самосознание Екатерины и ей подобных лиц, опирающихся в своей нравственной жизни на Христа распятого и воскресшего, представлялось самообманом. У меня осталось впечатление, что это - Ваша мысль, Л. Н-ч. Да и трудно, правду сказать, найти третье объяснение, если не принимать того, которое предлагают люди, свидетельствующие о живом союзе своем с Воскресшим.

Но любовь к истине позволит ли остановиться на теории самообмана? Не придется ли тогда признать, что наилучшие движения души человеческой и высочайшие акты Воли порождены были самообманом, т. е., в сущности, неправдой?! Или, может быть, самообман состоял не в том, что люди мечтой своего воображения умножили в себе добродетель, а в том, что эту собственную, самодельную, так сказать, добродетель мысленно связывали, без всякой нужды и выгоды для добродетели, со своим фантастическим верованием в "Воскресшего Мертвеца", питающего Своею плотью и кровью?

Но тут является новое затруднение. Как объяснить себе, что на расстоянии стольких веков люди различных национальностей, различного образования, пола, возраста, общественного положения подпадают такому странному обольщению, усваивают, очевидно, ненужное и столь несвойственное "здравому смыслу" верование? Удивительно, что и развитие так называемого положительного знания не освободило людей от этого исторического, из века в век переходящего кошмара: Паскаль, Гладстон [5], наш Владимир Соловьев - тому живые примеры... Знаменательно также, что тончайшие психологи оказываются в списке этих, по-Вашему, безумцев, последователей Назарейской ереси. Чего стоит один Исаак Сирин, столько же превосходящий Вас (даже Вас, говорю без всякой иронии) глубиной психологического анализа, сколько и высотой своего истинно духовного настроения?! Ведь если есть действительная психология, так главным образом (если не исключительно) у тех подвижников христианства, которые утверждались на камне "безумного" вероучения Церкви. Неужели эти сердцеведцы не могли разобраться в такой очевидной, по Вашим словам, лжи? Странно, больше того - непостижимо это эпидемическое ослепление, идущее из рода в род в стольких народах...

Миную Ваши обычные упреки по адресу Церкви за искажение ею учения Христа о судах, войнах и других родах насилия. Прочтите, если Вы не читали, "Три разговора" Владимира Соловьева: там сказано об этом много такого, что должно бы, кажется, заставить Вас задуматься...

Перехожу к Вашему заключительному profession de foi {Изложение убеждений, символ веры (фр.).}. Несколько раз перечитывал я этот краткий символ Вашей веры и каждый раз неизменно испытывал одно и то же тоскливое, гнетущее чувство. Слова все хорошие: Бог, Дух, любовь, правда, молитва, а в душе пустота получается по прочтении их. Не чувствуется в них жизни, влияния Духа Божия... И Бог, и Дух, и любовь, и правда - все как-то мертво, холодно, рассудочно. Невольно вспоминается Ваш перевод 1 гл. Евангелия от Иоанна, где Вы глубокое, могучее: "В начале бе Слово и Слово бе к Богу и Бог бе Слово" - заменили жалким: "В начале было разумение, разумение стало вместо Бога, разумение стало Бог". Ведь попросту сказать, Ваш Бог есть только Ваша идея, которую Вы облюбовали и облюбовываете, перевертывая ее со стороны на сторону в течение двух десятилетий. Вы никак не можете выйти из заколдованного круга собственного "я". Даже в молитве, этом высочайшем душевном акте, неложно связующем христианина с Богом и раздвигающем границы человеческого "я" до бесконечности Божией, вы остаетесь одиноки - с одним собой, в одном себе. Ваша молитва (по Вашему же признанию) есть лишь усилие и усиление Вашего сознания, а не действительная беседа души человеческой с живым Богом, она есть искусственный психический акт выдвигания перед сознанием известной идеи, а не приобщение к живому, приснотекущему Источнику благодати, орошающему иссохшую землю сердца нашего. Вера Ваша такая же отвлеченная, рассудочная и мертвая, как и вера тех ортодоксов, которые ограничиваются философским признанием догмы, забывая, что истина познается не логическими рассуждениями, а всею целостью нашего нравственного существа, требующего для приобщения к истине определенного религиозного подвига. Как они, так и Вы мало разумеете, что вера (с характером которой в теснейшей связи стоит и характер молитвы, этого, так сказать, барометра духовной жизни) есть нечто более глубокое, сильное и действенное, чем обычный акт сознания или некоторая идейная настроенность.

Есть вера от слуха (Рим. 10 : 17), и есть вера уповаемых в извещение (Евр. 11 : 1).

Вот эта-то вера, осуществляющая ожидаемое и этим дающая непоколебимую уверенность в невидимом, - и чужда Вам, ибо дается она только Богочеловеком Христом, чрез Кого единственно мы получаем, еще живя на земле, сей доступ к Небесному Отцу и к дарам Его милости.

Отметая Христа Искупителя, Вы неизбежно лишаете Вашу душу Его благодатного воздействия, а потому не имеете того духовного опыта, который, когда Вы говорите о добродетелях, помог бы Вам отличить любовь Христову от естественной благонастроенности, благодатную кротость от самообладания (или природной тихости), смирение от снисходительности, мудрое во Христе терпение от бесплодного самоистязания. Потому-то Вы и не понимаете великого значения веры в Христа распятого и воскресшего, необходимости ее для истинного возрождения человека, ибо самое возрождение Вам неведомо...

У Вас, как это ни странно многим слышать, нет мерила для оценки и определения важнейших нравственных переживаний души человеческой, переживаний, доступных самым простым и некнижным людям, о которых апостол сказал, что Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал, чтобы посрамить сильное, для того, добавляет апостол, чтобы никакая плоть не хвалилась перед Богом. Да, как ни бессмысленно это на иной взгляд, но духовное ведение, доступное Павлу Препростому (IV в.), не дано Льву Мудрому [6], святилище тайн Христовых, открытое для первого, закрыто перед вторым...

Эпиграфом с эпилогом своей статьи Вы избрали слова Кольриджа - слова настолько значительные, что их нельзя пройти молчанием. В них, мне кажется, до некоторой степени заключается разгадка того недоразумения, которое существует между Вами и Церковью.

"Тот, кто начнет с того, что полюбит христианство более истины, очень скоро полюбит свою Церковь или секту более, чем христианство, и кончит тем, что будет любить себя (свое спокойствие) больше всего на свете".

Не знаю, с которого конца подойти к этому афоризму: почти каждое слово требует комментария.

Начну, пожалуй, с фактической проверки данного положения.

Вот перед нами апостол Павел, особенно, помнится, нелюбимый Вами за мнимое искажение учения Христова, больше других апостолов потрудившийся над устроением Церкви.

Чем же он кончил? Тем, что полюбил себя (свое спокойствие) больше всего на свете?! Заклятый враг истины не позволит себе сказать этого о нем, величайшем - по справедливому выражению Фаррара [7] - из великих людей, вся жизнь которого со времени обращения его ко Христу была сплошным мученическим подвигом и в любящем сердце которого не тесно было многим народам.

Вспомните и весь сонм апостольский... Вспомните ближайших учеников Христа - Петра и Иоанна, единомысленные послания которых ...перед нашими глазами... Чем кончают они? Изгнанием, мученичеством.

Оставляю в стороне период гонений, когда так мало помышляли о покое, а так много проливали крови за воскресшего Христа и Церковь Его Святую, и опять напоминаю Вам о подвижниках пустынь - Антонии, Макарии, Исааке (и других, им же нет числа), об отцах и учителях Церкви - Златоусте, Василии, Григории, Августине, о более близких к нам - Сергии Радонежском, Стефане Пермском, св. Филиппе, Тихоне Задонском... [8] Не знаю, как Вы, Лев Николаевич, а я очень желал бы любить своё спокойствие так, как любили своё эти рабы Христовы и служители Церкви. Уверен, что и Господь такому моему спокойствию порадовался бы.

Очевидно, мысль, которую Вы хотели выразить или подтвердить словами Кольриджа [9], не оправдывается фактами. И не оправдывается потому, что понятия тут перепутаны, сдвинуты со своих основ, поставлены во взаимную связь по случайным, а не по существенным признакам. Вы отделяете истину от христианства, хотя в последних строках и заявляете, что до сих пор истина совпадает для Вас с христианством, как Вы его понимаете.

Для тех же великих и святых людей, о которых я только что говорил, и жизнь которых представляет такое блестящее опровержение афоризма Кольриджа, истина безусловно совпадает с христианством. Для них Христос есть Истина абсолютная, ибо в Нем, по слову апостола, обитает полнота Божества телесно (Кол. 2:9).

Мало того, для них и Церковь была неразрывно связана с истиной, что видно из слов того же апостола, называющего Церковь столпом и утверждением истины (1 Тим. 3 : 15). Верование апостола Павла было верованием и прочих апостолов, "самовидцев Слова", о чем свидетельствуют их писания, этот, кстати сказать, единственный документ, знакомящий нас с учением Христовым. Веру апостолов разделяли и их ученики; эту же веру приняли и исповедовали и христиане последующих веков. Итак, Вы видите, что все эти люди любили христианство и Церковь как истину, т. е. истина совпадала для них с христианством, как они понимали его; иначе сказать, они никак не менее Вас были правы перед истиной, а если посмотреть на жизнь их, то, несомненно, окажется, что даже превосходили Вас любовью к ней...

Неосновательно разъединив истину, христианство и Церковь, речение Кольриджа так же неосновательно смешивает Церковь с сектой. Для Кольриджа такое смешение естественно: он не знал Церкви, а видел секты, именующие себя Церквами: свои выводы из наблюдений над сектами он перенес на Церковь. Между тем многое, что приложимо к секте, вовсе не приложимо к Церкви.

Впрочем, я не стану безусловно оспаривать мысли, выраженной в словах Кольриджа. Возможно - и, к сожалению, нередко случается, - что люди, принадлежащие к Церкви, уподобляются сектантам по своему душевному устроению. Разумею тех, кто вступает в Церковь, ища в покорном послушании ей как внешнему авторитету ленивого покоя для своей истомленной головы. При таком отношении к Церкви движение вперед по пути усвоения истины прекращается, вера и любовь иссякают, в душе рождается сектантское самодовольство с неизбежными спутниками: фанатизмом и нетерпимостью.

Но эти случаи, мало ли их будет или много, не изменяют существа дела, не опровергают истинности христианства и Церкви (хотя и вносят соблазн во многие людские души), подобно тому как превалирующее количество эгоистов в мире не подрывает в глазах разумного человека правды нравственного закона (хотя и порождает в иных сердцах сомнение в силе его).

На Ваше последнее признание, что Вы радостно и спокойно приближаетесь к смерти, ничего не скажу. Будущее, неизвестное и Вам, и мне, скажет свое слово о Вашем спокойствии и Вашей радости...

Простите, если чем нечаянно обидел Вас, Л. Н-ч. Говорю "нечаянно", потому что во все время писания не замечал в себе ничего к Вам враждебного. Напротив, с первых страниц моего письма всплыли из далекого прошлого наши дружеские отношения, и образ их не покидает меня доселе. Мне грустно, что их нет теперь и не может быть, пока между нами стоит Он, Господь мой и Бог мой, молитву к Кому Вы считаете кощунством, и Кому я молюсь ежедневно, а стараюсь молиться непрестанно. Молюсь и о Вас и о близких Ваших с тех пор, как, разойдясь с Вами, я после долгих блужданий по путям сектантства вернулся в лоно Церкви Христовой.

Священномученик М. А. Новосёлов

Для всех нас "время близко", а для Вас, говоря по человеческому рассуждению, и очень близко... Но я не теряю окончательной надежды, что Вам, которому так хорошо знакомо слово евангелиста Иоанна, что всякий, не делающий правды, не есть от Бога (1 Ин. 3 : 10), откроется истинный смысл и другого слова того же апостола любви, что не есть от Бога и всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, тогда, может быть, в последние минуты Вашего земного странствия Образ Воскресшего зажжется ярким пламенем в душе Вашей, и Вы, выйдя из мрака в "чудный свет" Его, подобно блаженному Августину, если не воскликнете, то в тайне сердца Вашего изречете: "Sero te amavi, pulchritudo tam, antiqua et tam nova; sero te amavi!" (Будет тебя услаждать красота, как старая, так и новая; будет тебя услаждать!)

Вышний Волочек Тверской губ.,
29 мая 1901 г.

(Печатается по первопубликации: Миссионерское обозрение. 1901. No 6. С. 823-835.
Новоселов Михаил Александрович (1864--1938) -- религиозный мыслитель и просветитель. Окончил историко-филологический факультет Московского университета, в юности -- толстовец, а позже критиковал своего учителя в книгах "Забытый путь опытного богопознания" (Вышний Волочек, 1902; М., 1991), "За кого почитал Льва Толстого Владимир Соловьев?" (М., 1913) и в публикуемом в Антологии "Открытом письме" (1901). В 1913 г. принял монашеский постриг с именем Марк. В Даниловом монастыре был посвящен в сан епископа Сергиевского. В 1928 г. пережил арест, после второго был казнен).

  
1. Макарий (в миру -- Михаил Петрович Булгаков; 1816--1882) -- митрополит Московский и Коломенский (1879--1882 гг.), историк, богослов, критик-публицист, проповедник (автор около 200 проповедей). Ректор Петербургской Духовной академии (1850--1857 гг.); редактор журнала "Христианское чтение" (1850--1857 гг.), в 1861 г. основал журнал "Духовный вестник" (Харьков). С 1854 г. академик по Отделению русского языка и словесности Академии наук. Автор фундаментальной "Истории Русской Церкви" (Т. 1-12. СПб., 1857--1883; 1868--1910) и "Православно-догматического богословия" (Т. 1-5. СПб., 1849--1853) -- труда, послужившего предметом критики Л. Толстого. Соч.: Слова и речи. СПб., 1890. См. о нем: Лесков Н. Макарий... митрополит Московский // Исторический вестник. 1880. No 2; Титов Ф. И. Макарий (Булгаков)... Т. 1-3. Киев, 1895--1915.
  2. Поликарп Смирнский (ум. 155/166) -- священномученик, муж апостольский, ученик Иоанна Богослова в Эфесе, принадлежит к традиции малоазиатского христианства. Автор "Послания к Филиппийцам", "Послания Смирнской Церкви к Филомелииской Церкви" с описанием мученичества самого Поликарпа. Соч.: Писания мужей Апостольских (Варнава, св. Климент Римский, Пастырь Ерма, св. Игнатий, св. Поликарп) / Изд. П. Преображенский. СПб., 1895. См. о нем: Афанасьев Н., протоиерей. Трапеза Господня. Париж, 1952; Он же. Церковь Духа Святого. Париж, 1971; Мейендорф Иоанн. Введение в святоотеческое богословие. 2-е изд. Вильнюс; М., 1992. С. 26-27.
   Известен также Поликарп -- духовный писатель XIII в., инок Киево-Печерского монастыря; его сказания о подвижниках обители сохранились в списках Печерского Патерика.
   Иустин Философ -- св. и учитель Церкви II в. Соч.: Сочинения св. Иустина / Изд. П. Преображенский. СПб., 1900(М., 1995). См. о нем: Тареев М. И. Вероучение св. Иустина Мученика и его отношение к языческой философии // Вера и разум. 1893. No 11.
   Антоний Великий (ок. 250--ок. 356) -- св., впервые освятивший монашескую жизнь и в этом смысле основатель монашества как образа жизни. "Жизнь Антония" составлена Афанасием Великим [вошло в ч. 3 "Творений иже во святых отца нашего Афанасия Великого, Архиепископа Александрийского" (Сергиева Лавра, 1903. С. 178-250)]. См. о нем: Попов И. В. Религиозный идеал св. Афанасия. Сергиев Посад, 1904; Флоренский П. А. Антоний романа и Антоний предания, 1905 (Флоренский П. А., свящ. Сочинения: В 4-х т. М., 1994. Т. 1. С. 490-527).
   Макарий Великий (301--391) -- св., египетский пустынник-подвижник, христианский проповедник. Соч.: Духовные беседы св. Макария Великого. М., 1904. Вып. 4. См. о нем: Троицкий И. Обозрение источников по истории египетского монашества. Сергиев Посад, 1907.
   Иоанн Златоуст (ок. 347--407) -- св., отец Церкви. Его сочинения (Творения. Т. 1-12. СПб., 1898--1906) переиздаются с 1993 г.
   Василий Великий (329--379) -- св., архиепископ Кесарийский, вселенский отец и учитель Церкви. Автор "Шестоднева". Соч.: Творения св. Василия Великого в семи томах. М., 1845--1848 (переиздается в Москве с 1991 г.; к 1993 г. вышло четыре части). См. о нем: Спасский А. История догматических движений в эпоху Вселенских соборов. Сергиев Посад, 1906. Т. 1; Орлов М. И. Литургия св. Василия Великого. СПб., 1909.
   Григорий Богослов (Назианзин; 329--389) -- один из трех вселенских учителей Восточной Церкви. Соч.: Творения: В 6-ти т. М., 1843--1846.
   Августин Аврелий (354--430) -- блаженный, отец Церкви. Влияние Августина на христианскую мысль было определяющим вплоть до Фомы Аквинского. Соч.: Исповедь. М., 1991; О Граде Божием. М., 1994 (Минск; М., 2000). См. о нем: Трубецкой E.H. Религиозно-общественный идеал западного христианства в V в. Ч. 1: Миросозерцание бл. Августина. М., 1892; Попов И. В. Личность и учение бл. Августина. Т. 1. Ч. 1-2. Сергиев Посад, 1916; Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. Латинская патристика. М., 1979. С. 181-340; Бычков В. В. Эстетика Аврелия Августина. М., 1984; Нестерова О. Историко-философские предпосылки учения Августина о времени и вечности // Историко-философский ежегодник. М., 1986. С.35-47.
   Ориген (ок. 185--253/254) -- один из основателей христианского богословия, первым сформулировал основные положения христианского вероучения на языке древнегреческой философии. Одно из положений его доктрины -- учение о "душе Христа", которая, "по Оригену, была одной из человеческих душ, сотворенных Богом и стремящихся единиться с Божественным Логосом" (Полный Православный Энциклопедический Словарь: В 2-х т. СПб., Б. г. Т. 2. Стб. 1707. В тексте -- явная опечатка: вместо "Логосом" стоит "Голосом". Ориген не канонизирован и не признан в качестве "отца Церкви"; в христианской традиции трактуется как "церковный писатель". Субординациализм и учение Оригена об апокатастасисе были отвергнуты Церковью. Соч.: О началах. Казань, 1912 (Рига, 1936; М., 1993); Против Цельса. Казань, 1912. См. о нем: Болотов В. В. Учение Оригена о Св. Троице. СПб., 1879.
  3. Герье Владимир Иванович (1837--1919) -- историк и общественный деятель. О Екатерине Сиенской Герье писал в трудах: Западное монашество и папство. М., 1913; Расцвет западной теократии. М., 1916. Библиографию работ Герье см.: Историческое обозрение. 1892. Т. 4. См. также: Кирсанов Е. С. Историко-теоретические взгляды В. И. Герье. Автореферат дис. ... канд. ист. наук. Томск, 1982.
   Екатерина Сиенская (1347--1380) -- святая католической Церкви, автор мистических сочинений в жанре "видений" и 373 писем.
4. Дмитрий (Димитрий) Ростовский (в миру -- Данило Саввич Туптало; 1651--1709) -- св., митрополит Ростовский и Ярославский. Перевел Четьи-Минеи. Духовный писатель ("Руно Орошенное", 1680; "Розыск о раскольнической вере", 1709), автор исихастского трактата "Внутренний человек", составитель "Житий святых" (Т. 1-12. М., 1902--1911). Соч.: Сочинения. Ч. 1-5. Киев, 1895--1905. См. о нем: Нечаев В. Св. Димитрий, митрополит Ростовский. М., 1849; Шляпкин И. А. Св. Димитрий Ростовский и его время. СПб., 1891; Попов М. С. Святитель Димитрий Ростовский и его труды. СПб., 1910.
5. Паскаль Блез (1623--1662) -- французский религиозный философ, математик, физик. Инициатор идеи теории вероятности, дифференциального исчисления, гидростатики. Соч.: Мысли. СПб., 1843 (СПб., 1882; M., 1889, 1905, 1931); Письма к провинциалу. СПб., 1899. См. о нем: Стрельцова Г. Я. Паскаль и европейская культура. М., 1994.
   Гладстон Уильям Юарт (1809--1898) -- премьер-министр Великобритании (1868--1874, 1880--1886, 1892--1894 гг.), лидер либеральной партии (с 1868 г.). Правительство Гладстонаобрело печальную известность в связи с подавлением освободительного движения в Ирландии и захватом Египта(1882г.).
  6. Павел Препростой -- преподобный; покинул мирскую жизнь, уйдя в пустыню к преп. Антонию Египетскому. Умер в 340 г. День памяти -- 4 октября.
   Лев Мудрый -- не слишком ясно, кого имеет в виду автор: 1) Лев Великий -- папа Римский (440--461 гг.), день памяти -- 18 февраля; 2) Лев IV -- св., папа римский (847--855 гг.); 3) киевский митрополит, духовный писатель XI в., автор послания против латинян.
   7. Фаррар Фридерикс Вильям (1831--1903) -- английский духовный писатель, автор популярных в России книг: "Исторические свидетельства об Иисусе Христе" (М., 1879), "Первые дни христианства" (СПб., 1882), "Жизнь и труды ап. Павла" (СПб., 1897), "Жизнь Иисуса Христа" (СПб., 1904), "Жизнь и труды отцов и учителей Церкви".
   4 июня 1885 г. Чертков сообщает из Ньюпорта Толстому, что нашел книгу Фаррара "Искатели Бога" (1869), в "которой изложены жизнь и учение Сенеки, Эпиктета и Марка Аврелия, как раз тех людей, о которых вы находите нужным писать для народа" (85, 226-227).
8. Сергий Радонежский (в миру -- Варфоломей; 1314/1322--1391/1392) -- преподобный, основатель и игумен Троицкого монастыря (Троице-Сергиевой Лавры), канонизирован в 1447 г. С конца 1330 г. избирает путь аскетического подвига и молчальничества. Ввел Устав общежительного монастыря. Установил Троичную литургику и русский культ Троицы. См. о нем: Голубинский Е. Е. Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра. М., 1909; Ключевский В. О. Значение Преподобного Сергия для русского народа и государства // Ключевский В. О. Очерки и речи: 2-й сб. статей. М., 1913. С. 19-21; Жизнь и житие Сергия Радонежского. М., 1991; Зайцев Б. Преподобный Сергий Радонежский (1924). Рассказы. Повесть. М., 1991. С. 74-122; Флоренский П. А. Троице-Сергиева Лавра и Россия, 1919 // Флоренский Павел. Оправдание Космоса. СПб., 1994. С. 159-183.
   Стефан Пермский (ок. 1340--1396) -- святитель, миссионер, создатель пермской азбуки и переводчик богослужебных книг на зырянский язык. Основной источник сведений о нем -- "Слово о житии и учении святаго отца нашего Стефана, бывшего в Перми епископа", созданное Епифанием Премудрым. См. о нем: Шестаков П. Д. Св. Стефан, первосвятитель Пермский. Казань, 1868; Попов Е. Святитель Стефан Великопермский. Пермь, 1885; Федотов Г. П. Святые Древней Руси (1931). М., 1990 (гл. 7.).
   Филипп II (в миру -- Федор Степанович Колычев; 1507--1569) -- св., митрополит Московский и всея Руси (с 1556 г.), просветитель. Во время опричнины активно заступался за гонимых и обличал неправедность Иоанна IV Грозного. По приказу царя был низложен и позже задушен в келье Малютой Скуратовым. Соч.: Грамоты св. Филиппа, митрополита Московского и всея Руси, в Соловецкую обитель // Душеполезное чтение. 1861. Ч. 3. С. 192-206. См. о нем: Федотов Г. П. Святой Филипп, митрополит Московский. Париж, 1928; Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 212-259.
   Тихон Задонский (наст, имя Тимофей; 1724--1783) -- св., иерарх Русской Православной Церкви, духовный писатель. Соч.: Творения. Т. 1-5. М., 1889 (М., 1994). См. о нем: Попов Т. Святитель Тихон Задонский и его нравоучение. М., 1916; Иоанн (Кологривов). Очерки по истории русской святости. Брюссель, 1961. С. 303-346.
9. Эпиграфом из Кольриджа Л. Толстой снабдил свой "Ответ на постановление Синода" (именно эти строки имеет в виду Новоселов).